ДАРИК

Когда хозяйка, впрочем, тогда она не была ещё его хозяйкой, вошла в одно из помещений питомника, он отделился от пушистой кучи малы своих сестёр и братьев, и сам пошёл к ней на тонюсеньких дрожащих лапках.

Она наклонилась, пытаясь не уронить перекинутую через плечо кожаную сумку, подняла его, оглядела беззащитное розовое брюшко и переложила на ладонь, в которой он как раз и уместился.

Несколько дней тому назад на вопрос, что ему подарить на день рожденья, муж только пожал плечами, но спустя пару часов возник на пороге кухни и заявил:

- А знаешь, что? Подари мне собаку. Пинчера.

- Зачем тебе собака? – удивилась она.

- У меня никогда не было собаки. Даже в детстве. Да и всё остальное у меня уже есть, - ответил он. – Так сказать, в среднестатистических пределах.

И она его поняла. Её дочь от первого брака, учившаяся в средней школе, так и не стала для него родной, как и он для неё, семья и работа давно превратились в рутину, и даже дача, которую они начинали строить с энтузиазмом, перестала приносить эвристическое удовольствие.

Вместе со щенком хозяйка получила ветеринарную справку и так называемую щенячью карточку, обменянную пятнадцать месяцев спустя на родословную, свидетельствовавшую о собачьем совершеннолетии. К тому времени щенок превратился в крепкого, налитого мышцами пёсика, чёрного со светло-коричневыми подпалинами, чья природная отвага не вмещалась в маленьком тельце, неоднократно становясь причиной собачьих драк, происходивших вне зависимости от весовой категории.

Они назвали его Дариком, сократив до двух слогов составное труднопроизносимое немецкое имя.

Решение о купировании ушей и хвоста перед приобретением щенка хозяйка не приняла, и операцию ему пришлось делать в трёхмесячном возрасте под местным наркозом. Бывший до этого абсолютно доверчивым и безбоязненным, Дарик радушно позволил зафиксировать себя в специальном станке и даже не особо воспротивился введению анестетика. Но когда, уже в машине по дороге домой наркоз начал отходить, он впервые почувствовал не только боль, но и недоверие, подвох, и с тех пор стал бояться ездить в автомобиле. Не находиться в нём, а именно ехать, и рефлекс этот стал проблемой для его хозяев, каждый раз часа по полтора сходивших с ума при путешествии на дачу, когда собака не находила себе места и визжала не переставая, и не догадывавшихся, что Дарик пуще всего на свете боялся не боли, а того, что его отвезут, оставят и забудут. Боялся настолько, что при виде собираемых в дорогу вещей, начинал неистово суетиться, бегать от одного к другому, и непроизвольно писать по углам.

А вот запрыгивал в машину он легко и первым, проверяя, не находится ли в ней нечто, таящее угрозу для хозяев. Причём, Дарик мог забраться и в чужую машину, если она стояла с открытой дверцей. Однажды тёмным зимним вечером он запрыгнул в остановившийся у поребрика навороченный Мерс, но тут же, сообразив, выскочил из него, и скрылся в подворотне, куда следом поочерёдно вбежали бледный пассажир Мерседеса в дорогом костюме, его охранник и водитель, которые неотрывно уставились на машину, ожидая взрыва, что позволило хозяину благополучно уйти через соседнюю арку во двор, где он и воссоединился с собакой, а перед тем как рассказать об этом эпизоде жене, выпил залпом полстакана коньяка.

Другой ярко выраженной чертой характера Дарика была охрана принявшего горизонтальную позу человека. Стоило хозяину или хозяйке уединённо прилечь, пёс забирался под кровать и начинал оттуда ворчать на любого, приближавшегося к ложу, за что многократно подвергался остракизму и угрозе физического наказания, но ничего поделать с собою не мог.

После обретения родословной и, следовательно, права на вступление в официальные сексуальные отношения, его пробовали вязать с такой же как он целомудренной пинчершей, но что-то у них не заладилось. Не родилось потомства и после второй случки, да и на обычных прогулках при виде собак противоположного пола Дарик вёл себя совсем не озабоченно, будучи, видимо, не по этой части. В конце концов, с перспективой заработка на производителе хозяева расстались и, наигравшись, перестали водить его на выставки, а он, в свою очередь, полностью сосредоточился на них и неосознанно расстался с возможностью привязаться к кому-либо кроме.

Хозяин никуда, кроме дачи, из города не выезжал, а вот хозяйка иногда отбывала на полторы-две недели на курорт, неизменно оставляя устное либо письменное указание: «На пол не писать, сучек не водить!». Пинчер, пугавшийся очередного сбора чемодана, обречённо дожидался хозяина, отвозившего супругу в аэропорт, и с той поры на прогулках постоянно глазел в глубину подворотен, а, возвращаясь, обегал квартирные помещения, разыскивая её.

Так прошло четырнадцать лет. Дочка хозяйки стала взрослой и переехала сначала в отдельную квартиру, а затем, вслед за женихом, за бугор. За это время между хозяевами происходило всякое, и ссоры, и даже измены, которые они научились не замечать, хотя несколько раз находились на грани развода, но, в конце концов, остались доживать вместе. Скандалы меж ними притушились, изредка разгораясь почти в безэмоциональной форме, так, например, когда он назвал жену человеком с выжженным сердцем, и она ответила, что от такого и слышит.

Дарик, который в течение этих лет, вместивших, без малого, всю его жизнь, служил, мирил и охранял, как только мог, но всё же не сумел предотвратить их взаимного отчуждения, которое они, постепенно, распространи и на него.

На дачу он выезжали всё реже, как правило, только с хозяином, который в мае-июне сначала сам, а потом с помощью нанятых рабочих, за которыми пинчеру приходилось неотступно следить, сделал в доме косметический ремонт, покрасил его снаружи, подстриг траву и облагородил овощные грядки и ягодные кусты.

То, что участок подготовили к продаже, Дарик, конечно, не понимал.

Дачу же продали неожиданно быстро, получив за неё больше, чем рассчитывали, и у хозяйки возникла мысль и возможность отправиться в сентябре на отдых вместе с супругом. Эта идея настолько их увлекла, что о собаке вспомнили не сразу, а когда вспомнили, то решили отдать соседу. Всего-то на две недели.

Дарик соседа, нередко заговаривавшего с ними на улице, заходившего и даже, изредка, с хозяином выпивавшего, знал хорошо, и по-доброму к нему относился. Сосед же как раз собирался пожить около месяца на своей недавно построенной, но имевшей массу недоделок даче, расположенной к югу от города, и не только согласился, но и обрадовался маленькой послушной собаке, способной скрасить его одиночество, поскольку работавшая жена и учившиеся дети поехать с ним не могли, а отправить имевшуюся кошку отказались, побоявшись её потерять.

Лететь хозяева собирались вечером, а днём Дарика вывели на прогулку, хотя обычно гуляли с ним только дважды. Сосед подъехал на чёрном внедорожнике, открыл багажник и вынул оттуда клетку, в которой перевозили кошку, а хозяин взял пинчера на руки и запихнул в неё.

Дарик был настолько поражён сменой отношения, обстановки и запахов, что впервые в жизни, даже когда машина тронулась с места, не заскулил и вообще за всю дорогу не издал ни единого звука, осознав, что его выгнали насовсем. И причина тому для него могла быть только одна – он постарел и больше не мог охранять и служить хозяевам как раньше.

Когда сосед, уже на своём участке, поставил на землю и открыл клетку, пёс не хотел из неё вылезать, и его пришлось попросту вытряхнуть. Дарик, подвернувший при этом лапу, не побежал обнюхивать двор, а, повертев головой, лёг на прохладную землю, положив морду меж передних лап.

Сосед вытащил из машины пластиковый пакет с переданным хозяевами собачьим кормом и мисками, из которых обычно Дарик пил и ел, и от души наполнил одну из них вкуснейшими гранулами, а другую – водой из купленной в магазине шестилитровой бутыли, и занялся своими делами.

Однако прошёл день, другой, третий, неделя.., но содержимое мисок оставалось не тронутым. Собачья постель, половичок, расстеленный соседом в прихожей свежесобранного сруба, также остался не востребован, поскольку утром пёс залезал под крыльцо и не появлялся.

Выходил Дарик только ночью, когда луна подплывала к середине небосклона, утолял жажду из луж, а если они пересыхали, то облизывал влажную траву, выбрав подходящую, съедал несколько стебельков и спешил в дальний угол участка. Там, за остеклённым парником, почва под упиравшейся в землю непроницаемой железной оградой была помягче.

Когда сосед обнаружил прокопанную продолговатую яму, пинчер находился ещё поблизости, но, прихрамывая, убегал всё дальше. Хозяева, получив извещение о произошедшем по электронной почте, отнеслись к нему философски, и ответили коротко и индифферентно, да и то, через несколько дней, уже из дома, а затем даже встретились с соседом, вручив ему за хлопоты красивую иностранную бутылку. Привезённые им обратно половичок, миски и корм, как и ошейник, поводок и намордник, они выбросили на помойку, решив собак более не заводить.

К тому времени Дарик уже определил направление своего движения, и бежал, хотя и гораздо медленнее, на север. Город он оставил в стороне, миновав его по касательной и, поплутав несколько дней, пошёл вдоль Мурманского шоссе. Хромота его исчезла, но и бежать пинчер уже не мог.

Спустя полтора месяца после побега, Дарик, миновав Кировск, вышел к грунтовке, ответвлявшейся от шоссе к садоводству, проскочил её, но, поплутав, понял и вернулся. Теперь он был уверен, что цель близка, и действительно, в сумерках нашёл знакомый забор и, к своему удивлению, легко пролез между его штакетинами, чего ему никогда ранее не удавалось.

На участке не было никого. Даже знакомые запахи выветрились, или он был уже настолько слаб, что не мог уловить их.

Пинчер доплёлся до домовой пристройки, в которой когда-то они с хозяином обогревались трамвайной печкой, но двери пристройки, как и всего дома, оказались плотно закрыты, а окна заколочены фанерными щитами. Последнее означало, что люди на дачу вернутся только весной.

Под яблоней он нашёл кучу опавших листьев, которые сгребли для компоста и, раздвинув лапами покрытый изморозью слежавшийся верхний слой, пробрался вовнутрь, где оказалось тепло и немного тяжко, будто хозяин положил его к себе на колени и накрыл ласковой надёжной рукой.

Той ночью выпал обильный снег…