КОЛЛЕКЦИЯ

Я приходился племянником его жене, имевшей русские фамилию, имя и отчество – Галина Фёдоровна Следкова (Коробкова по первому мужу). Имя и отчество её второго супруга тоже были отечественными – Вадим Михайлович, а вот фамилия – французской. Массон. Имел ли он, либо его предки отношение к таинственному ордену, я не знаю, но, судя по его рассказу, они происходили из Шотландии, из рода Мэйсонов.

Когда Мэйсоны эмигрировали во Францию и стали Массонами, в точности не известно, но и эту страну они вынуждены были покинуть из-за якобинского террора, разгоревшегося в конце восемнадцатого столетия. Во Франции Жак Массон женился на англичанке Саре Уайт, и их отреставрированные портреты, где он одет в ливрею, застёгнутую на пуговицы с оттиснутыми на них лилиями, висели в гостиной. К сожалению, имя художника и даты написания портретов не сохранились, хотя, возможно, их закрасили реставраторы.

Далее путь Массонов пролёг через Польшу, где они успели породниться с дворянами Копытовскими, а завершился в России. Во Пскове до сих пор существует дом, принадлежавший члену Археологического общества Людвигу Массону, отцу Евгения Массона, ставшего топографом на южных рубежах Империи. Его сын, Михаил Евгеньевич, стал выдающимся археологом, который ещё в 1929 году высказал идею о вскрытии гробницы Тамерлана, добился у властей её воплощения, но заболел паратифом перед самым началом этих работ.

Вадим был старшим из его четверых детей, рождённым первой женой Михаила Массона – Ксенией, по некоторым сведениям, в годы войны покончившей с собой. Фотографию этой красивой женщины её сын повесил над входом в спальню. О причине смерти своей матери Вадим никогда не рассказывал, а я, разумеется, и не спрашивал.

Первое изображение кошки, бронзовую статуэтку котёнка на мраморном кубике, ему подарил отец, поздравив, таким образом, с окончанием университета. Потом Вадим случайно купил другое, понравившееся ему, кошачье изображение, кто-то подарил третье, и пошло-поехало. Родня, прознавшие про хобби друзья и коллеги стали подносить в подарок всевозможных кошаков – фигурки, картинки, посуду, коврики и прочее.., сделанные из фарфора, металла, стекла, пластмассы, кости, раковин, камня, глины… Пополняли коллекцию и экспонаты, привезённые из-за границы, а один из керамических котов, по уверению дарителя, ранее проживал в доме у Чарли Чаплина. Подобные вещицы неоднократно приносил в дом и я, причём, одну статуэтку, глиняного, курившего трубку, седоусого мужчину, сидящего в кресле с серым котом на коленях, ввёз из Румынии.

Коллекция разрослась, и найти оригинальное добавление к ней стало непросто. Зато, с другой стороны, ломать себе голову размышлениями, что подарить Вадиму, не приходилось. К тому же археологи, как известно, люди разъездные, и судьба частенько заносит их в места, про которые подавляющее большинство оседлых людей даже не слышало, и не подозревало, что привезти кошачье изображение можно и оттуда.

Были в их квартире и живые коты – от пушистого доминанта Мурза до подобранной за городом малюсенькой Тютьки. Котята жили и в туркменском экспедиционном лагере, поскольку считалось, что они отпугивают змей. И когда мой друг, археолог Серёжа Майстренко, зайдя в хозяйственную палатку за спичками, получил болезненный укус в палец и выскочил оттуда с безумными глазами, произнося отнюдь не академические слова про кобру, эфу, гюрзу, руководство экспедиции и союзной республики, выбежавший за ним на такыр крохотный котёнок, сон которого Серёга столь неудачно прервал, вызвал гомерический хохот у очевидцев этой картины.

В дом Массона и Коробковой постоянно приходили люди. Аспиранты со своими диссертациями, командированные в институт иногородние, представители многих национальностей страны и зарубежья. В обязательном порядке, после обсуждения научных проблем их кормили и поили чаем и перед чаем. Несколько раз в году по случаю конференций, после официального банкета устраивалось массовое застолье и дома. Готовили моя мама и тётя не только вкусно, но и обильно – сказывалось блокадное прошлое.

Чуть меньше народа приходило на дни рождения хозяев, в День Победы и на Новый год, а вот восьмого марта, скорее, мы отмечались, нежели отмечали. Впрочем, со временем количество гостей начало сокращаться по причине перестроечных происшествий и естественной убыли. Да и денег стало заметно меньше и, хотя бар был по-прежнему заполнен подарками различной крепости, формы и объёма, основным алкогольным напитком в доме стал спирт, разводимый фифти-фифти и настоенный на лимонных или апельсиновых корочках, то есть мелко нарезанной кожуре.

А вот от государственной пенсии, которую Массон и Коробкова могли бы получать от достижения соответствующего возраста до самой смерти, то есть лет, примерно, по двадцать, они отказались, и даже не оформили её. Причина, по которой был совершён этот поступок, осталась непонятной не только для их коллег, но даже для членов семьи, которые многократно просили подать документы для получения этих небольших, но нужных в хозяйстве денег. Но они, верные какому-то данному друг другу слову, отмалчивались, и даже, будучи переведены в институте на половину ставки, продолжали работать столь же, если не более интенсивно. Работа не только продолжала занимать основное время в их жизни, но, по сути, подменила саму жизнь.

Когда у Вадима случился инсульт, его супруга выходила его и, будучи параллельно занята подготовкой учебника, монографии, отчётами и учениками, упустила себя, отмахиваясь от начальных, а потом и явных симптомов стремительно прогрессировавшей неизлечимой болезни.

Оставшись один, хотя мы и находились рядом, он очень тосковал. Почти слепой, с трудом выговаривавший фразы, Вадим, тем не менее, активно интересовался работой и даже, изредка, ездил на заседания ученого совета в институт, который, собственно, институтом и сделал, преобразовав в него бесправный филиал столичного учреждения, из-за чего нажил множество высокопоставленных врагов и потерял возможность стать академиком. Именно при нём сотрудники в массовом количестве начали выезжать за границу, а иностранцы – посещать институт, принося гранты и унося уникальные методики и разработки советских археологов, порою, вместе с их авторами. Именно при директорстве Массона учреждение, несмотря на тяжёлые перестроечные годы, расцвело и стало узнаваемым на земном шаре, а после его ухода с поста, уже при относительно стабильном финансировании, зачахло и оскудело.

После смерти Массона мы, по просьбе одного из его учеников, передали в институт уникальную научную библиотеку, а спустя небольшое время этот человек написал в память о нём уничижительную статью, сведя счёты с мёртвым учителем, которого предал ещё при жизни, тем самым невольно подчеркнув собственную бездарность. Дать ему в морду мне так и не довелось, а жаль, хотя случай, быть может, ещё подвернётся. Ведь я имею право постоять за честь семьи, за честь этой супружеской пары, благодаря которой из меня кое-что получилось.

А статуэтку седоусого мужчины в кресле с серым котом на коленях я забрал, и теперь она стоит на моём подоконнике, напоминая…

>